Первый штурм мы отбили играючи. Успев оборудовать сухопутный фронт - солдат под обстрелом зарывается в землю подобно кроту, очень быстро - даже если эта земля тверда как камень, а инструментов мало, ничто так не стимулирует работу, как желание жить. Если бы мы действительно готовились напасть на вас, мы бы все тут залили бетоном, соорудили бы форты, не уступающие линии Мажино. Но Крепость двести лет была всего лишь тыловой базой, никто и никогда не пытался ее штурмовать. А Британия думала, что если у нее первый флот мира, то никто не посмеет тронуть ее солдат. И тогда эти, кто шел на нас в атаку, в полный рост, почти не пригибаясь и не залегая, жестоко поплатились, у наших пулеметов раскалялись стволы, впереди все было усеяно телами, полтора километра по ровному открытому месту, зажатому морем с обеих флангов! Мы легко отбили этот штурм - но за ним последовал второй, теперь там были не одна пехота, но и танки. Это были французские В1, и нам было неприятно видеть, что наши двухфунтовые и даже шестифунтовые (прим. - калибром 40 и 57 мм - В.С.) не пробивают их броню. И немецкая артиллерия в этот раз работала гораздо активнее, пристрелявшись и к линии нашей обороны, и к позициям наших стационарных шестидюймовых батарей, так что пришлось выдвигать на прямую наводку зенитки. И эту атаку отбили, ценой потери десятка девяностомиллиметровых, большие потери были и в пехоте, враг прорвался до аэродрома, местами дошло до гранат и даже штыков.
Оказалось, против нас сражаются не немцы. Мы взяли несколько пленных, которые все оказались французами, и за участие в войне им обещано полноправное гражданство Еврорейха. Тогда мы поняли, что это за война. Раньше было много империй, русская, германская, австрийская - но была лишь одна Империя, без указания страны, и все понимали о ком речь; точно так же Королевский флот, Роял Нэви, в мире лишь один. Значит, сейчас война не за что-то мелкое, а за право называться той, единственной Империей, нам бросили вызов, и мы обязаны достойно ответить, или перестать быть тем, кем были уже века!
Так сказал нам наш полковник, держа в руке шпагу - из всех офицеров гарнизона, он один носил этот старомодный атрибут, доставшийся ему от отца, убитого на Сомме, а тому от деда, погибшего в битве с бурами, впрочем может быть, это лишь солдатские байки. Но он действительно был наш Командир, строг, но справедлив, мы в него верили. Ведь надо же солдату верить, что большое начальство все видит, все знает, и правильно приказывает, что нам делать?
Мы не расстреливали испанцев! Они пытались вырваться, паника или бунт, смяли нашу охрану. Тогда, чтобы их остановить, штольню забросали гранатами, и открыли огонь из пулеметов. Но убитых было не больше сотни, ну может, двухсот, а оставшихся, больше двух тысяч, загнали обратно. Трупы сбрасывали в воду, во избежание эпидемии, не было возможности хоронить, как наших погибших, ведь обстрелы продолжались. Сбрасывали с запада, в бухту, тела прибивало к испанскому берегу - но это было низко и подло, с вашей стороны, устраивать спектакль с опознанием погибших родственниками, и утверждениями, что "проклятые британцы расстреляли всех"! Большинство испанцев были убиты после, немецкими газами и огнем. Вы можете в этом убедиться, опознав погибших в тоннелях. Нет, мы не убивали их во время последнего штурма, нам было не до того!
Нас ведь было не слишком много, солдат боевых подразделений. Большинство в гарнизоне составляли тыловые, технари, снабженцы, обслуга. Ну и артиллеристы, зенитчики, но не обученная пехота. Наверное, надо было ставить в строй всех, но мы поначалу воевали, как требует устав, желая избежать лишних потерь. Ну а после было уже поздно.
Бедный "Родней", лишенный хода, он терпел многочисленные попадания немецких снарядов. Шестидюймовки для линкора не слишком опасны, но когда их много... А еще были тяжелые "чемоданы" от испанцев, с батареи, которую мы никак не могли подавить, и бомбежки, имеющие целью все тот же корабль. Он умирал медленно и мучительно, становясь все слабее, и наконец прекратил огонь совсем, сев на грунт. Палуба и орудийные башни остались над водой, но машины и погреба были затоплены, стрелять больше было нельзя. Остатки экипажа сошли на берег, в окопы.
И если раньше обстрелы были короткими и быстро смолкали, когда вступали в дело шестнадцатидюймовки линкора, то теперь они могли длиться часами. А крепость могла отвечать лишь малым числом батарей не выше шестидюймового калибра, самая мощная наша артиллерия находилась на юге полуострова и была направлена в море. У нас не было в гарнизоне тяжелых полевых батарей, в самом начале стреляли еще и 90-миллиметровые зенитки, но когда ответным обстрелом многие из этих орудий были повреждены, и были потери в расчетах, зенитчикам запретили стрелять, чтобы не оставить крепость без ПВО.
Мы уходили под землю. Благодарение господу, что все склады, казармы, госпиталь, мастерские были в тоннелях под Скалой, сотни метров скального грунта не мог пробить никакой снаряд или бомба. Тыл наш был надежно укрыт - но это не помогло нам, когда начался третий штурм, сначала обстрел, затем идут танки с пехотой. И дымовая завеса с моря, нет, я не видел, как ее поставили, самолет пролетел, или дымовые снаряды. Я был на правом фланге, у самой Скалы, что творилось слева, мне рассказали выжившие. Да, мы ждали, что под прикрытием дыма попробуют высадится на берег, но думали, что это будет вспомогательный, отвлекающий удар. Тем более, что на этот раз танков было больше, и за ними шли полугусеничные бронетранспортеры с пехотой. И мы, наученные опытом, что было раньше, стянули на рубеж почти все силы, в порту остался один батальон, или даже рота, не знаю.